Солипсо

Однажды утром, придя в сознание после спокойного небытия, Григорий Замзин обнаружил, что понимает мир. Весь. Целиком. Никаких тайн об устройстве Вселенной для него не осталось. Он не знал ответа на один-единственный, совершенно не существенный вопрос: «Что со мной случилось?» — подумал Григорий. Подумал, впрочем, почти без интереса и даже без тени волнения.

Друг мой Мишка

Я подошёл к грузовику, открыл борт, заглянул в кузов. Увидел лист металла с пробитыми по краям отверстиями. Примерно метр на полтора. То, что нужно. Порылся ещё немного и отыскал моток проволоки. Повозился и изготовил какое-то подобие саней. Подтащил их к Мишке. Потом очень осторожно, по сантиметру, взгромоздил его тушу на лист.

Ронин

Буде же самурай не убережёт своего господина или лишится господского покровительства, его назовут ронин. И никто не признает за ним ни чести, ни достоинства. Один лишь позор будет отныне сопровождать его по глухим кривым окольным тропам бесславной жизни. Из записок Бертольда Фигмента, одного из первых европейцев, посетивших Японию в середине …

Не моя смена

Из библиотеки я вышел, капитально нагруженный. Теперь, по задумке, нужно доставить это богатство домой, разложить на столе и с разбегу нырнуть в море новых знаний. Я так делал перед первыми тремя курсами и всегда был очень доволен результатом. Две недели до начала занятий лениво полистаешь учебники, не торопясь решишь десяток-другой …

Догонялки

Нет, не передумало. Миллионами тонн наступило на пляж, меня и не заметив. Каменной ладонью приложило, напрочь вышибло дух. Крутанув вокруг всех осей, швырнуло на бетонный парапет, прижало лопатками к краю. И потом поставило точку, ударив в лицо каким-то специально припасённым бревном. Довольный, я кивнул. Да не в ту сторону кивнул, против анатомии.

Женщина-жираф

Мама смотрела на него широко открытыми глазами и делала странное, как все взрослые умеют: молча плакала крупными слезами и улыбалась. Санёк не мог решить, жалеть её сейчас нужно или, наоборот, радоваться за неё. И тут вдруг эти мысли куда-то нырнули, растворились, пропали. Его обожгла невесть откуда взявшаяся страшная догадка.

Дедова коса

Жили-были дед да баба. Долго жили, а сколько точно — только баба знала. Проснётся дед, сядет у порога, глядя на звёзды, а баба станет ему волосы расчёсывать. Сначала поделит на четыре времени года, а потом вместе сплетает в толстую тугую косу. Вот сколько звеньев в косе получилось, столько лет они …

Я его убью когда-нибудь

Вот вы говорите постоянно: «Я его убью когда-нибудь!» И хищно скалите зубы.

Садитесь в кружок. Я расскажу, как был маленьким. Лет восемь мне было. Около подъезда лежал щенок и скулил. По всему было видно: не жилец. Шкурка облезла и весь он какой-то мокрый. Скулит то протяжно, то навзрыд. И совсем не поднимается. Мы с дворовым дружком-ровесником решили щенку помочь. Ну, помочь свести счёты с этой блядской жизнью.

Мы абсолютно искренне захотели, чтобы ему стало лучше, чтобы он уже отмучался.

Взяли щенка на руки. Он жалобно тявкнул, примолк, пошевелил ноздрями, посмотрел на нас с надеждой. Через пару секунд заскулил снова. Мы занесли его в какой-то закуток. Положили на горло длинную палку. Я встал на один конец палки, дружок — на другой. Стоим. Щенок визжит и смотрит на нас мокрыми, как его шкурка, глазами. Мы начали прыгать.

Не помогло. Милосердное убийство никак не получалось. При каждом нашем прыжке он тонко взвизгивал, но не делал никаких движений, не мог. И умереть тоже не мог. То ли мы были слишком лёгкими, то ли… Я не знаю. В какой-то момент я поймал себя на том, что взвизгиваю вместе с ним, что плачу вместе с ним, что сам хочу сдохнуть. Я схватил камень, случившийся неподалёку, и изо всей силы швырнул ему в голову. Очень тяжёлый большой камень, он накрыл щенка полностью. Я не знаю, как поднял этот кусок бетона. Против физики поднял. И только увидел, как из-под камня брызнула кровь. А ещё… А ещё я услышал сдавленное всхлипывание. Щенок был жив.

Заорав, мы вдвоём сбежали с места преступления.

Сорок лет почти прошло, я мало что помню из детства. А это помню. И стараюсь никогда не говорить «Я его убью когда-нибудь!». А если вырвется вдруг, то сразу перед глазами возникает камень. Из-под него течёт кровь. И кто-то всхлипывает. Кажется, это я.

Перестань бояться, Ричи!

Слишком много страха для такого крошечного клочка земли. Надо бы всем собравшимся прекратить бояться. Успокоиться.  Да Бог с ними, со всеми. Только бы мой Ричи перестал так унизительно дрожать. Уши свои доберманьи прижал чуть не  к самым лопаткам. Скукожился весь, спину в дугу гнёт. Был бы хвост — между ног …

Back to Top